Неожиданная открытость, иногда даже грубая прямота создают выразительный жизненный фон изложения — но не в этом настоящая ценность произведения. Книга прозы «Беглец» стала очередной попыткой ее автора сделать независимым художественное изложение от бесцеремонного вмешательства в его течение вкусов, запросов и ожиданий так называемого «круга читателей». И художник, и его адресат способны и должны бороться за право на особое видение трагических страниц общенародного прошлого, на свое понимание жгучести сосуществования любви, старости и смерти, на нестертые трактовки космологических вызовов человеческой обыденности.
